|
Привет! Мы посылаем вам «Сигнал».
Конечно, хочется убедить как можно больше людей в том, что война — это ужасно и у нее нет никаких оправданий. Но все-таки не забывайте, что возможности каждого из нас ограничены — и постарайтесь не корить себя, когда чувствуете бессилие что-то сделать.
Сегодняшний «Сигнал» рассказывает об «элитах». Мы поставили это слово в кавычки, потому что нам кажется, что лучше употреблять его в единственном числе. Почитайте, почему — и перешлите тому, кому тоже может быть интересно разобраться в том, кто нами управляет. А если вы еще не подписаны на «Сигнал» — сделайте это тут.
ЭЛИТЫ
«Элита» или «элиты», наверное, самое затертое слово в политическом обиходе постсоветской России.
В устах Владимира Путина оно почти всегда означает некие не вполне определенные группы, правящие на Западе. Элиты у него «одержимы своими корыстными интересами и сверхприбылями», «упорно цепляются за тени прошлого», «повышают градус манипулирования общественным сознанием [и] стали использовать откровенно деспотические методы» — а расплачиваться за их амбиции и ошибки приходится простым гражданам западных стран.
Изредка в речи Путина появляются «местные [и/или] националистические элиты», у которых тоже «амбиции» и «растущие аппетиты», — это из-за них, по версии Путина, в свое время распался СССР.
Короче, для Путина «элита» и особенно «элиты» во множественном числе имеют сугубо отрицательные коннотации. Собственное окружение, чиновников, депутатов и приближенных бизнесменов он, кажется, никогда не называл элитой.
Но другие охотно называют. Разговоры о «консолидации элит», «расколе элит», «смене элит», «внутриэлитных конфликтах» и тому подобном вездесущи. Их ведут и в лоялистской, и в оппозиционной среде. И чем их больше, тем очевиднее, что все эти слова для разных людей часто значат разные вещи.
ЭЛИТА ИЛИ ЭЛИТЫ? ОНА ОДНА ИЛИ ИХ МНОГО?
Вопрос, корректно ли употреблять этот термин во множественном числе — «элиты», — не такой тривиальный, как может показаться на первый взгляд
Термин «элита» в значении «группа, которая управляет обществом» ввел в конце XIX века итальянский ученый Вильфредо Парето. Еще раньше, в 1880-е годы, о том же феномене писал другой итальянец, Гаэтано Моска, только называл его не «элитой», а «правящим классом».
Парето писал о двух элитах — правящей и неправящей (контрэлите). Некоторые теоретики полагают, что демократия — это конкуренция между разными элитами. При таком подходе элита — это группировка людей, занимающих или претендующих на кресла в правительстве и парламенте. Правда, при таком подходе какой-нибудь Билл Гейтс или Олег Дерипаска, не занимавшие государственных должностей, под определение элиты не подпадают.
Можно различать элиты по профессиональным сферам: политическую, деловую, творческую, научную и так далее. Иногда говорят о региональных элитах: кто влиятелен в Екатеринбурге или Чикаго, не обязательно влиятелен в Москве или Вашингтоне.
И все же слово «элиты» во множественном числе не позволяет ухватить очень важную вещь: люди, обладающие властью и большими деньгами, всегда тянутся друг к другу и образуют некую общность. Миллиардеры охотнее приглашают на свои яхты министров или крупных продюсеров, чем клерков собственных компаний (отчасти об этом — наш выпуск «Яхты»). Губернаторы и топ-менеджеры ходят на одни вечеринки, их дети учатся в одних школах и чаще женятся между собой. Они дают друг другу советы, оказывают большие и мелкие услуги. Элита — это если не класс, то уж точно социальная сеть (в социологическом смысле). Именно в этом смысле журналист Генри Фейрли в 1955 году назвал британскую элиту истеблишментом (дословно — «учреждение»).
Если ваши родители учились в «хорошей школе» и вхожи в «лучшие дома» — то и вы почти наверняка будете учиться в «хорошей школе» и бывать в «лучших домах». Если нет — ваши шансы гораздо ниже. Наследование статуса — не единственный, но самый надежный способ вхождения в истеблишмент. Примерно как русская знать в свой «золотой век» (вторая половина XVIII — первая половина XIX столетия): где одному надо жизнь положить, чтобы выслужить потомственное дворянство, там другой еще до рождения «записан в Семеновский полк сержантом, по милости майора гвардии князя Б., близкого нашего родственника».
Единство элиты не обязательно означает ее единодушия. Она делится на разные группировки (их еще нередко называют кланами), которые могут и дружить, и враждовать. Но ведь и вражда — это тоже социальная связь. Элита противопоставлена массам не в том смысле, что враждует с ними, а в том, что относится к ним более или менее как к ресурсу — экономическому или политическому. Какой смысл враждовать с ресурсом?
Основоположники теории элиты — Моска и Парето — подчеркивали, что такие правящие группы неминуемо образуются в любом обществе. Эту идею значительно развил немецкий социолог Роберт Михельс. Он исследовал (.pdf) политические партии Германии начала ХХ века — и убедился, что чем больше они становились, тем менее демократичным будет их внутреннее устройство. Крупными организациями невозможно управлять без бюрократии и узкой группы специалистов, для которых управление — основная работа. И чем дальше, тем больше решений отдается «на откуп» этим специалистам — иначе организация просто не может заниматься ничем, кроме управления самой собой. Михельс назвал это «железным законом олигархии» — и к государству в целом он применим едва ли не в большей степени, чем к партии или какой-нибудь корпорации.
Своего рода иллюстрацией этого закона и доказательством того, что элита существует при любом режиме, стала книга югославского диссидента Милована Джиласа (ни много ни мало бывшего председателя Союзной скупщины — югославского аналога Верховного совета СССР) «Новый класс», появившаяся в самиздате в 1957 году (.pdf). Основная идея состояла в том, что в социалистических странах, под разговоры о всеобщем равенстве, фактически сложился свой истеблишмент — немногочисленный замкнутый класс государственных, партийных и хозяйственных руководителей.
Идеи Джиласа значительно развил Михаил Восленский. В 1970 году этот историк, которого сегодня скорее назвали бы политологом, написал книгу «Номенклатура». Это слово, получившее популярность благодаря Восленскому, обозначало перечень важнейших должностей в СССР, назначение на которые требовало согласования руководящих органов КПСС. Это были не только министры и региональные руководители, но и, например, директора важнейших заводов вроде ВАЗа и «Уралмаша» и главные редакторы важнейших газет вроде «Правды» и «Известий». Представители номенклатуры не только общались в основном между собой и отдавали детей в одни и те же «хорошие школы» (точь-в-точь как британский истеблишмент), но и получали разные привилегии вроде доступа к спецраспределению (к товарам, в том числе продуктам, которых не было в широкой продаже).
«Номенклатура» Восленского поначалу ходила в самиздате. В 1972 году автор отказался возвращаться из очередной командировки в Западную Германию, за что вскоре был лишен советского гражданства. В течение нескольких следующих лет его книга о советской элите вышла на многих языках — и до сих пор остается одной из самых цитируемых работ об устройстве СССР.
РОССИЙСКАЯ ЭЛИТА — ЭТО НОВАЯ НОМЕНКЛАТУРА ИЛИ НОВОЕ ДВОРЯНСТВО?
Дворянское сословие — вообще едва ли не идеальная модель элиты. Но в России использование этой модели осложнено тем, что в 2000 году тогдашний директор ФСБ Николай Патрушев назвал «неодворянами» чекистов. Впоследствии понятие «новое дворянство» применительно к сотрудникам ФСБ популяризировали журналисты Андрей Солдатов и Ирина Бороган.
Какие-то отголоски «поисков себя», происходивших в «чекистской корпорации», донеслись до широкой публики в 2007 году. Случился конфликт между двумя спецслужбами (ФСБ и ныне не существующим Госнаркоконтролем), и руководитель одной из них, Виктор Черкесов, выступил с программной статьей в «Коммерсанте» — тогда самой авторитетной газете в России. Он всячески открещивался от представления о сотрудниках спецслужб как об «элите элит», но вместе с тем подчеркивал, что это сплоченное сообщество, которое сложилось еще в советские времена и не только пережило «крупнейшую геополитическую катастрофу», но и спасло от нее всю Россию (знаменитая цитата из той статьи: «Падая в бездну, постсоветское общество уцепилось за „чекистский“ крюк» — потом еще было много мрачных шуток, что, мол, «так с тех пор и висим»).
Британская исследовательница Элизабет Шимпфесль, потратившая почти десять лет на работу о «богатых русских» (издана в 2018 году), выяснила, что многие из них предпочитают относить себя не к «неодворянству», а к интеллигенции, называя ее «подлинной элитой». И описывают ее именно как социальную сеть: связи, «хорошие школы», общие интересы, общий стиль жизни. Шимпфесль отмечает, что в позднесоветском обществе интеллигенция, номенклатура и «чекистская корпорация» были тесно переплетены. Те же «хорошие школы» были общими.
Люди, которые после распада СССР стали министрами, губернаторами, депутатами, а также миллионерами и миллиардерами, как правило, происходили из того же советского истеблишмента. Почти все они до 1991 года шли каким-нибудь из нескольких хорошо известных карьерных треков советских номенклатурщиков: комсомольским (чуть ли не все олигархи первого призыва), партийным («в норме» губернаторами становились бывшие секретари обкомов КПСС), хозяйственным (скажем, Виктор Черномырдин, прежде чем стать основателем «Газпрома» и премьером, был министром газовой промышленности СССР), академическим (правительство «младореформаторов» почти сплошь состояло из людей, которые в восьмидесятые делали научную карьеру).
Как отмечала социолог Ольга Крыштановская в книге «Анатомия российской элиты» еще в начале нулевых, в первое десятилетие постсоветской России сменилась не элита, а условия ее существования: старые номенклатурные правила перестали действовать, а новые еще не успели сложиться, поэтому оказалось проще (относительно, конечно) как попасть в элиту, так и вылететь из нее. Важнейшим достижением Путина уже в первые годы правления стало то, что он хотя бы отчасти вернул предсказуемость. По меньшей мере, определенные гарантии: если уж ты вошел в элиту, то надо очень постараться, чтобы из нее выпасть. Всякий отставник мог рассчитывать на синекуру в каком-нибудь посольстве в приятном климате или в каком-нибудь совете — директоров или Федерации. Всякий, кому что-то не нравилось, мог просто тихо удалиться под гарантии неприкосновенности — при условии, что не будет позволять себе ничего «скандального». Случаи, когда кого-то лишали этих гарантий, редки и показательны — это, например, Михаил Ходорковский и Борис Немцов.
Это и была первоначальная путинская консолидация элиты — фундамент, на котором он построил свою власть. Для всех группировок, составляющих элиту, предсказуемость, которую он гарантировал в качестве верховного арбитра, оказалась достаточно выгодна, а демонстративное «дело ЮКОСа» — достаточно убедительно, чтобы не бросать вызов статус-кво.
Потом правила жизни элиты не раз менялись. Вот лишь один пример. В послании Федеральному собранию в 2012 году Путин предложил «ограничить права чиновников и политиков на зарубежные счета, ценные бумаги и акции». Когда зал зааплодировал, президент саркастически заметил: «Подождите аплодировать. Может, вам не все понравится еще». Эту программу прозвали «национализацией элиты» (что, строго говоря, неточно: национализация — это перевод активов в собственность государства; тут речь идет скорее о репатриации — возвращении активов в «родную» юрисдикцию). Десять лет спустя, когда начались война и санкции, Путин с полным основанием мог бы сказать: кто не «национализировался» — я не виноват.
Тем не менее стабилизирующую функцию в элите Путин сохраняет до сих пор (о чем мы писали в выпусках «Дворцовый переворот» и «Преемник Путина»).
ЕСЛИ ПРИ ЛЮБОМ РЕЖИМЕ ВСЕ РЕШАЕТ ЭЛИТА — ЗАЧЕМ ВООБЩЕ ДЕМОКРАТИЯ?
Кратчайший ответ — чтобы элита «ходила оглядываясь».
Один из основоположников теории элиты, Вильфредо Парето, писал, что демократия в строгом смысле — прямое народовластие — невозможна: элита, которая образуется в результате выборов, в сущности, ничем не лучше аристократии. А в чем-то даже хуже: аристократии, по крайней мере, не надо безудержно врать электорату, чтобы получить и удержать власть.
Роберт Михельс, со своей стороны, отмечал, что даже если контрэлита происходит из низов, она неизбежно утрачивает связь с ними, как только становится элитой. Скажем, какая-нибудь социалистическая партия возникает из низового рабочего движения. Но как только рабочий становится, например, депутатом, он перестает быть рабочим — он теперь больше свой для идеологических оппонентов в галстуках, чем для единомышленников в грязных спецовках.
Другой основоположник теории элиты, Гаэтано Моска, полагал, что решение проблемы — повышение открытости элиты. Она, как всякое обособленное сообщество, стремится к полной замкнутости. Тут снова пригодится пример из истории русской знати XVIII века: она неустанно просила государей и государынь отменить автоматическое получение дворянства любым человеком, дослужившимся до определенного чина (в армии — до прапорщика); государи и государыни неизменно отказывались: им нужен был, по-современному выражаясь, механизм обновления элиты. Публичная политика, вовлечение активистов из низов в систему управления и принятия решений посредством выборов, работает даже лучше. Тот, кто может надеяться войти в элиту, скорее всего, будет тратить энергию на это, а не на то, чтобы элиту свергнуть и перевешать.
Демократия — это в первую очередь ненасильственная сменяемость власти. На практике это обычно смена одного элитного клана на другой. Но если политик ради вашего голоса готов поддержать какое-то важное для вас государственное решение — принципиально ли вам важно, в «хорошую» школу он ходил или не очень?
Радикальные антиэлитные решения не особо помогают: даже если устроить революцию и изгнать, пересажать и/или перевешать элиту — неминуемо появится новая, причем она, скорее всего, будет во многом похожа на старую. Знаменитая книга Юрия Слезкина «Дом правительства», собственно говоря, о том, как большевики, истребив дореволюционную элиту, сами стали элитой, взяв за эталон образ дворянства из русской литературы XIX века.
НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ, КОТОРОЕ МЫ СДЕЛАЛИ, ПОКА ПИСАЛИ ЭТО ПИСЬМО
Элиты могут быть невероятно устойчивы. В 2016 году итальянские экономисты Гульельмо Бароне и Зауро Мочетти сравнили данные о крупнейших налогоплательщиках Флоренции за 1427 и 2011 годы. Оказалось, что нынешние богатейшие семьи города — во многом те же самые, что без малого 600 лет назад.
ПОСТСКРИПТУМ
На «Медузе» появилась функция «Скачать PDF». Сказал бы нам кто года полтора назад, что мы запустим электронную типографию, — мы бы, наверное, посмеялись. Но времена нынче такие, что старые способы противодействия цензуре могут оказаться самыми действенными. Материалы «Медузы» в формате PDF можно загрузить в электронную читалку, отправить приложением по электронной почте, а также просто распечатать.
Вот, например, интервью Ноама Хомски, одного из самых авторитетных современных американских ученых и одного из самых радикальных критиков американской политики, — о том, как Запад «спровоцировал» нападение России на Украину, и о том, что это все равно Россию не оправдывает. Внизу можно нажать кнопочку PDF — и получить красиво сверстанные 22 страницы.
Мы послали вам «Сигнал» — теперь ваша очередь. Отправьте это письмо своим друзьям и близким. Знание — сила. Будущее — это вы.
Хотите, чтобы мы изучили и объяснили явление или понятие, которое вы сами заметили в новостях? Напишите нам: signal@meduza.io.
|
|
