Привет! Мы посылаем вам «Сигнал». 

Мы получили много писем о том, что для вас дом, — и постараемся на них скоро ответить. Большое спасибо, что пишете нам, предлагаете темы и рассказываете о нашей рассылке своим близким. Получателей «Сигнала» становится больше, и нас это очень радует. 

В сегодняшнем выпуске говорим об экстремистах. Кого называют экстремистом в современной России и как это понятие менялось со временем? Этот текст написал для нас Александр Верховский — директор Информационно-аналитического центра «Сова»*, который исследует проблемы ксенофобии и национализма, взаимоотношения религии и общества, а также применение антиэкстремистского законодательства в России. Не забудьте подписаться на «Сигнал», если вы читаете наш текст впервые.

Экстремист

С начала войны кажется, что дела за экстремизм в России будто ушли из повестки — их заменили статьи о «фейках» и «дискредитации» российской армии. Но людей по экстремистским статьям Уголовного кодекса продолжают наказывать, а российские власти предлагают ужесточить законодательство об экстремизме. 

30 мая Роскомнадзор заблокировал сайт правозащитного центра «Мемориал»**. Генпрокуратура требовала ограничить доступ к материалам из-за «призывов к массовым беспорядкам, экстремизму, участию в незаконных массовых акциях». Но экстремизм находят не только в публикациях правозащитников. Министерство просвещения обнаружило его даже в учебнике ОБЖ — на это пожаловалась депутат Госдумы Ольга Алимова от КПРФ, которой показалось, что в учебнике некорректно используется определение «левого экстремизма».

Политики и государственные служащие тоже регулярно употребляют это слово, причем совершенно в разных контекстах. Мария Захарова из МИД заявила, что решение сейма Литвы о признании России «государством-террористом» — это «экстремизм». А генпрокурор Словакии назвал экстремизмом действия человека, который нанес символ украинского батальона «Азов» на памятник советским воинам-освободителям в городе Пиештяни. 

ЗА ЭКСТРЕМИЗМ НАКАЗЫВАЮТ ТОЛЬКО В РОССИИ?

Нет. Понятие «экстремизм» далеко не новое, и изобретено оно не в путинской России.

С некоторыми оговорками можно сказать, что ему предшествовало «политическое преступление». К разряду таких преступлений в разные времена в Европе относился целый список деяний «против трона и храма» — и не только попытка убить монарха, но и публичная хула на него. В какой-то момент слишком многим людям стало казаться, что простое поношение короля — это все же не преступление. К тому же политические преступления расследовались и судились не так, как обычные: большую роль здесь играла политическая воля, то есть произвол. В итоге само понятие оказалось дискредитировано.

Тем не менее и в современных либеральных демократиях сохранилось представление, что существуют преступления, опасность которых не в том (или не только в том), что они наносят урон конкретным людям, а в том, что они покушаются на основы общественного порядка. В любой западной стране даже опосредованное участие в заговоре с целью свержения правительства остается преступлением. Другое дело, что со временем поменялись ценности и общественные интересы, защищаемые такого рода запретами. Например, на религиозную ортодоксию в западных странах правовая защита больше не распространяется, а вот на равноправие граждан по ряду признаков — наоборот.

В современных либеральных демократиях экстремистами считают тех, кто покушается на конституционные основы «с применением насилия» — или призывает к нему. В языке международных организаций, например ООН и ОБСЕ, закрепилось понятие «насильственный экстремизм». Это сделано специально: если кто-то хочет сменить власть, ее политику или даже конституционные основы, но без применения насилия, к нему не будут применять какие-то особенные меры. Чаще всего к слову «экстремизм» прибегают политики в своих публичных заявлениях или ученые-политологи в научных работах. Впрочем, во многих странах полиция также использует его для учета некоторых групп радикалов.

В новой России от советского уголовного права сохранились наказания за призывы к насильственному изменению конституционного строя и за разжигание национальной и прочей розни (в новом УК в 1996 году соответствующая статья слегка изменила формулировку и номер, став той самой статьей 282, которая впоследствии получила широкую известность). После потрясений первой половины 1990-х Борис Ельцин создал отдельную комиссию по политическому экстремизму, цель которой заключалась в том, чтобы выработать меры по «предотвращению идеологически мотивированной радикализации общества». Комиссия, опасаясь злоупотреблений, рекомендовала не создавать специальное антиэкстремистское законодательство, а ограничиться отдельными мерами. Но такие законопроекты все же вносились в Госдуму, бурные дискуссии о них шли до 2002 года, когда и был принят ныне действующий федеральный закон «О противодействии экстремизму».

За несколько лет на его основе сложился целый сегмент законодательства, касающийся ответственности за деяния, очень разные по форме и по степени реальной опасности:

  • терроризм, 
  • попытки переворота, мятежа и силового вмешательства в деятельность госорганов,
  • любые общеуголовные преступления по мотиву этнической, религиозной и иной групповой вражды (в западной традиции они называются «преступлениями ненависти»), 
  • призывы ко всему перечисленному, 
  • возбуждение любой групповой ненависти, 
  • организация всего всего перечисленного, 
  • умножающиеся специфические нормы о запрете определенных «информационных материалов» и символики и т. д. 

Эти нормы сформулированы так, что к ответственности по ним могут привлечь людей самых разных политических взглядов. Не менее важно, что многие формулировки неряшливы или нарочно сделаны максимально широкими, чтобы облегчить правоприменение. Между тем максимальное наказание по уголовным статьям, в которых упоминается экстремистская деятельность, — до 12 лет лишения свободы. Статей таких четыре: 280 (призывы к экстремизму), 282.1 (участие в экстремистском сообществе), 282.2 (участие в запрещенной экстремистской организации), 282.3 (финансирование таковой). По статье 282 (в которой экстремизм прямо не упомянут) — до шести лет. За «преступления ненависти» (не говоря уж о терроризме и мятеже) наказания могут быть значительно выше.

КОГО РОССИЙСКИЕ СУДЬИ СЧИТАЮТ ЭКСТРЕМИСТАМИ?

Очень разных людей.

В первые годы после принятия закона «О противодействии экстремизму» в соответствии с ним наказывали понемногу и за разные вещи — очевидно, чтобы создать «профилактический эффект». 

Дальнейшее хорошо видно по данным центра «Сова» (хотя они и неполны). С 2007 года началось массовое преследование за расистское насилие, что через несколько лет дало по-настоящему блестящий и достаточно устойчивый результат: в течение 2010-х уровень такого насилия снизился на порядок. 

Однако, как только пошла вниз кривая приговоров за насилие, вверх пошла кривая приговоров «за слова». Резкий рост начался с 2012 года, как раз в разгар протестов. Судили, впрочем, в основном за откровенно расистские высказывания, а также за призывы к джихаду. Но не только за это. Обвинения быстро множились и стремительно мельчали: доходило до наказаний за картинки с одним лайком за несколько лет. Это вызывало широкое возмущение, и в 2017 году, по-видимому, было решено эту бессмысленную репрессивную практику сократить. Уже в 2018-м приговоров «за слова» стало меньше, в 2019-м (после ряда решений властей и разъяснений Верховного суда) — еще меньше.

Параллельно, с 2012 года, началось более активное преследование за участие в экстремистских и террористических сообществах, и меньше таких приговоров с тех пор не становится. А с 2020-го еще и уголовное преследование за «экстремистские высказывания» начало отыгрывать спад 2018–2019 годов. 

В 2021-м по антиэкстремистским статьям УК, за вычетом дел об экстремистском насилии, которые Верховный суд не умеет учитывать, вынесли в полтора раза больше приговоров, чем годом ранее.

Привлекали по всем этим статьям людей самых разных убеждений: от адептов джихадистского террора до мирных либеральных критиков режима. Хотя представлены они были в разные годы далеко не равномерно. Сперва большинством были ультраправые, которых судили и за насилие, и за пропаганду (отсюда представление, что статья 282 — «русская»). Но примерно с 2012 года по разного рода экстремистским обвинениям стали привлекать всех подряд; нужно только отметить особое место участников запрещенных религиозных и религиозно-политических групп и движений: от «Хизб ут-Тахрир» до «Свидетелей Иеговы» (запрещены в России, мы указываем это требованию властей). И наконец в 2021-м, в связи с тем, что структуры Алексея Навального были объявлены «экстремистскими», жертвой этого законодательства впервые стала мейнстримная политическая оппозиция.

Тогда же, в 2021 году, случился резкий рост числа осужденных за высказывания именно против властей. До этого чаще судили за враждебность в адрес различных этнических групп, реже — в адрес религиозных конфессий (хотя встречались и иные «объекты вражды», даже мужчины и женщины). 

Конечно, не все приговоры по антиэкстремистским статьям можно назвать неправомерными. Например, приговоры за насильственные преступления по мотиву ненависти практически всегда были обоснованны. Люди, которых осуждали за участие в том или ином экстремистском сообществе, как правило, действительно состояли в нем — но тут вопрос в том, насколько правомерен был сам запрет этого сообщества. Всего запрещенных сообществ (экстремистских и террористических) в России больше сотни, и лишь небольшая часть из них запрещена явно неправомерным образом. Впрочем, именно тех, кто принадлежит к этому меньшинству неправомерно запрещенных организаций, в основном и судят «за участие».

Среди приговоров за «экстремистские высказывания» явно противоречили закону и здравому смыслу, по консервативной оценке центра «Сова», меньше 10%. Во многих других случаях высказывания формально соответствовали составу той или иной «экстремистской» статьи, но явно не тянули на уголовное дело. Это либо было просто эмоциональное высказывание, а не сознательная агитация, либо ничтожно мало людей увидели, услышали или прочли слова, за которые человека потом наказали. 

Наконец, в некоторых случаях нормы «антиэкстремистского законодательства» просто не могут применяться систематически, поэтому избирательность и стала принципиальным свойством российского антиэкстремизма.

НУЖНО ЛИ ОТМЕНИТЬ 282-Ю И ЗАКОН ОБ ЭКСТРЕМИЗМЕ?

Это сложный вопрос, потому что общественная дискуссия здесь крайне политизирована. У этого есть как минимум два следствия.

Во-первых, люди привыкают к упрощенному изложению правовых норм — и в результате большинство реальных проблем, связанных с экстремизмом, им остаются непонятными. Во-вторых, в фокус общественного внимания попадают преимущественно те случаи, которые продвигают политические активисты. В результате к середине 2010-х в либеральной оппозиции сложилось мнение, что антиэкстремистское законодательство — это инструмент подавления свободы слова. Хотя в реальности в то время чаще наказывали за насилие или явные призывы к нему. Отсюда — некритичная поддержка лозунга «Отменить 282», который придуман ультраправыми участниками «Русского марша» и полностью звучал так: «Русским — русская Москва! Отменить 282!»

В действительности основные элементы российского антиэкстремистского законодательства (более тяжкие наказания за обычные преступления, совершенные по мотиву ненависти; запрет на участие в группировках определенного рода; наказание за некоторые публичные высказывания) есть практически во всех демократических странах. Некоторые нормы очень сильно меняются от страны к стране — например, формулировки статей, аналогичных той же статье 282, или нормы о запрете организаций. Чего-то действительно нет почти нигде — скажем, «списков запрещенных книг». И все же наказания за радикальные призывы есть везде, кроме США и Ватикана. 

Поэтому, вероятно, нужно последовательно отказываться от наиболее нерабочих норм. Например, запрет «экстремистских материалов» плох уж тем, что он бессмыслен: либо этот материал никому не интересен — и тогда его можно не запрещать, либо интересен — и тогда его все равно загрузят в интернет. Нужно начинать исправлять самые некачественные формулировки, открывающие простор для слишком широкого толкования. Так, непонятно, что именно значит «участие» в запрещенной организации. А демонстрация запрещенной символики наказуема всегда, если прямо не оговориться, что не разделяешь соответствующие идеи, — но это не всегда возможно и уместно.

Сомнительно, что вообще нужен «антиэкстремистский» закон, дающий общие определения и увязывающий все антиэкстремистские нормы воедино. Это удобно для законодателя и правоприменителя, но плохо тем, что ставит в один ряд крайне опасные и совсем малоопасные (а то и невинные) действия. Опыт демократических стран показывает, что без такого рамочного закона вполне можно обойтись.

И самое главное: надо радикально исправить или даже переучредить судебную систему. Только нормальный суд сумеет справиться со сложными случаями, когда нужно найти баланс между общественной безопасностью и гражданскими свободами.

Неожиданное открытие, которое мы сделали, пока писали это письмо

Минюст России считает экстремистской статью Рафаэля Лемкина «Советский геноцид в Украине» — о событиях начала 1930-х, которые в Украине называют «голодомором». Лемкин — автор самого понятия «геноцид». Об этом термине мы подробно рассказывали в одном из выпусков «Сигнала»

Постскриптум

Бывший директор «Открытой России» (объявленной в РФ «нежелательной») Андрей Пивоваров уже год находится в СИЗО — за репост сообщения проекта «Объединенные демократы» в фейсбуке. За это время оппозиционного политика выдвинули на выборы в Госдуму от «Яблока» (партия не прошла в парламент), а Россия начала полномасштабную войну с Украиной. В переписке с «Медузой» Пивоваров рассказал, что арестанты и сотрудники СИЗО думают о «спецоперации», какого итога процесса он ждет и как получать объективную информацию в тюрьме. Почитайте это интервью

Мы послали вам «Сигнал» — теперь ваша очередь. Отправьте это письмо своим друзьям и близким. Знание — сила. Будущее — это вы. 

Хотите, чтобы мы изучили и объяснили явление или понятие, которое вы сами заметили в новостях? Напишите нам: signal@meduza.io

* «Сова» объявлена в России «иностранным агентом».

** «Мемориал» объявлен в России «иностранным агентом». 

Александр Верховский