|
Привет! Мы посылаем вам «Сигнал».
Спешим поделиться: нас теперь можно будет не только читать, но и слушать. Подкаст «Сигнал» будет выходить по вторникам и четвергам начиная со следующей недели. А послушать трейлер к нему можно уже сейчас.
В сегодняшнем выпуске рассказываем о бюджетниках и о том, какую роль они играют для путинского режима. Спасибо, что предлагаете свои идеи для рассылки и остаетесь с нами. Расскажите о нас своим близким и не забудьте подписаться, если это первое письмо «Сигнала», которое вы читаете.
Бюджетники
11 сентября в России — единый день голосования. В стране пройдут выборы — губернаторские и региональные парламентские (какой в них смысл во время войны — читайте в этом тексте). В частности, будут голосовать за руководителя Владимирской, Тамбовской, Ярославской и Кировской областей.
Движение «Голос»* запустило «Карту нарушений», где можно пожаловаться на ход выборов. За неделю с 30 августа по 5 сентября, по данным организации, поступило 100 сообщений из 28 регионов. Почти треть из них — о злоупотреблении административным ресурсом. Попросту говоря, принуждение бюджетников голосовать за того или иного кандидата (вероятнее всего, от «Единой России»).
За следующие три года российским бюджетникам планируют проиндексировать зарплату больше чем на триллион рублей. Это не случайно: с начала полномасштабной войны в Украине сотрудников бюджетных учреждений используют, чтобы продемонстрировать массовую поддержку «специальной военной операции».
В середине марта бюджетников согнали для массовки на концертах, приуроченных к годовщине аннексии Крыма, — во многих случаях посетить такие мероприятия их заставлял работодатель. Спустя месяц в соцсетях начался флешмоб в поддержку Владимира Путина и войны, участники которого публиковали фотографии с белой повязкой на руках.
Помимо создания видимости безусловной поддержки режима, с российских бюджетников собирали деньги на помощь жителям самопровозглашенных ЛНР и ДНР.
Кто такие бюджетники?
Может показаться, что все просто: это те, кто получает зарплату из федерального, регионального или муниципального бюджета. Но не совсем. Как правило, под бюджетниками подразумеваются сотрудники бюджетных учреждений образования (школы), здравоохранения (больницы), культуры (театры) и так далее.
Чиновников, полицейских, военных и прочих силовиков, хоть они и получают зарплату из бюджета, к бюджетникам относить не принято. Их работу регламентируют особые федеральные законы: о государственной и муниципальной службе (раз, два, три), а также о полиции, о федеральной службе безопасности, о военной службе и так далее.
Госслужащие получают пенсию по выслуге лет, у них больше дней оплачиваемого отпуска. Но самое главное — они получают работу по особым процедурам, а не на свободном рынке труда, в отличие от учителей, врачей, актеров государственных театров и прочих бюджетников.
Еще в обиходе — обычно в шутку — бюджетниками также называют сотрудников госкорпораций, государственных и муниципальных унитарных предприятий (тех, что занимаются, например, вывозом мусора или вневедомственной охраной). Но они тоже в строгом смысле не бюджетники: они работают в коммерческих предприятиях, просто созданных органами власти, и зарплату получают из его фондов, а не из бюджета.
По оценкам директора Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ Владимира Гимпельсона, всего в России около 15 миллионов сотрудников бюджетных учреждений — это примерно 21% трудоспособного населения.
Бюджетники — сплошь конформисты?
Конечно, нет. Но когда вы слышите, что «бюджетников сгоняют на митинг» — вы ведь, признайтесь, представляете себе, как они покорно идут. Они кажутся послушной массой. Это очень несправедливо, но стереотип этот появился не просто так.
Научный сотрудник Центра исследования академической свободы Центрально-Европейского университета Дмитрий Дубровский* предлагает социально-психологическое объяснение конформизма бюджетников. Государственные организации, включая школы и больницы, сохраняют иерархическую структуру управления, оставшуюся еще с советских времен (в худшем своем изводе она описывается афоризмом «я начальник — ты дурак»). Работая так долгое время, человек начинает принимать правила, по которым эта иерархия функционирует.
Исходный постулат состоит в том, что «система» всегда едина: не бывает никаких независимых организаций. Директор школы для учителей — не работодатель, а начальник; и для директора, в свою очередь, чиновники городского департамента образования — тоже начальники; у тех — свои начальники на региональном уровне и так далее.
Одни начальники («уважаемые люди») отдают приказы — например, чтобы местный политик набрал определенное количество голосов или чтобы была высокая явка. Этот приказ спускается по иерархии, попутно обрастая какими-то подробностями, оговорками, уточнениями и так далее. Это и есть вертикаль власти. А возможность передавать по этой вертикали приказы и пожелания — это административный ресурс. Это особая форма политической коррупции.
В принципе, вертикаль и административный ресурс могут существовать и в частных коммерческих структурах (в больших корпорациях, например). Но исследователи отмечают, что чаще всего такие отношения встречаются именно в институтах, финансируемых из государственного или муниципального бюджета.
По словам Дубровского, для бюджетников безропотное следование указаниям начальства — это выполнение общественного договора: «Я тебя не трогаю — и ты меня не трогай» (не делать того, что велит «начальство», — значит его «трогать», в смысле тревожить). Договор этот, разумеется, неравноправный: «начальство» может пересмотреть его более или менее в любой момент в одностороннем порядке — и никто (ну или почти никто) ему не возразит.
Отношения «начальства» с бюджетниками — это, собственно говоря, патрон-клиентские отношения, то есть отношения не столько формального подчинения, сколько покровительства. «Начальство» требует лояльности и, среди прочего, нужного процента на выборах, а в обмен обещает благосклонность. Такой специфический обмен услугами, выглядящий со стороны как бюрократическая структура.
Главная «услуга», которую «начальство» оказывает бюджетнику, — это даже не премия или повышение, а просто сохранение рабочего места. Бюджетник выполняет требования «начальства» не потому, что его за это наградят (скажем, отгулом), а в первую очередь потому, что, если не будет выполнять, его накажут (скажем, уволят или оштрафуют на ползарплаты по надуманному поводу).
Дубровский объясняет покорность бюджетников еще и тем, что российское общество в целом деполитизировано: оно не воспринимает выборы и митинги как способ выразить свою позицию. Это известный механизм, к которому прибегают власти в авторитарных режимах (мы подробно писали об этом в «Сигнале» про людей, которые «вне политики»).
«Поскольку российское население убедили, что выборы — это абсолютная ерунда, фикция, ситуация, когда надо просто прийти поставить галочку [за нужного кандидата], становится нормальной. Многие бюджетники считают, что „политика — грязное дело“, поэтому туда лучше не лезть», — говорит Дубровский.
Более того, бюджетники знают, что, например, за фальсификацию голосов на выборах в большинстве случаях не наказывают, но вот если ослушаться приказа начальства, последствия могут быть неприятными. Например, потеря работы. В 2019 году в подмосковной Ивантеевке уволили директора школы Татьяну Кучеренко после того, как она отказалась участвовать в фальсификации выборов в совет депутатов города. И этот случай явно не единственный.
В России бюджетниками в основном работают женщины, люди старше 45 лет с высшим или среднеспециальным образованием, жители малых населенных пунктов (с населением до 50 тысяч человек) и поселков городского типа, а также те, кто живет в регионах, находящихся не в центральной или северо-западной частях России. И это очень важные показатели.
В постсоветской России женщине найти работу сложнее, чем мужчине (потому что она сталкивается с дискриминацией и воспринимает работу в государственном секторе как способ ее избежать). Людям предпенсионного и пенсионного возраста — гораздо сложнее, чем тем, кто помоложе. В бедных регионах работу найти в принципе сложнее по вполне очевидным причинам. В таких обстоятельствах остаться без работы в бюджетном секторе — значит остаться без работы вообще.
Но парадокс в том, что там, где нет никакого выбора работы (например, в маленьких и бедных поселках городского типа), у «начальства» рычагов влияния меньше. Сравнивая городских и сельских жителей, исследователи приходят к выводу, что именно последним легче сменить политические предпочтения. Если уволить сельского врача, его будет попросту некем заменить, и его — внезапно — не так легко запугать.
Вероятно, при оценке экономического риска бюджетники будут вести себя очень консервативно. На одной чаше весов у них неопределенное будущее, связанное с потерей работы, но отстаивание моральных принципов. На другой — стабильный доход, налаженный быт и предсказуемость: государственным структурам всегда нужны специалисты. «Не надо демонизировать этих людей. Просто они в большинстве своем не понимают, ради чего и ради кого бунтовать», — объясняет Дубровский. Поведение бюджетников в целом похоже на поведение других аполитичных людей, работающих в частных структурах. Разница только в том, что власть их использует как инструмент для достижения своих целей.
Бюджетники — опора путинского режима?
Это сложный вопрос.
В прошлом году «Левада-Центр»* провел опрос после выборов в Госдуму. Только 31% бюджетников голосовали за «Единую Россию», 25% отдали свой голос за КПРФ (в частном секторе эти показатели — 32 и 26% соответственно). При этом в июле 2019 года 23% бюджетников говорили, что «хотят перемен».
Политики могут получать голоса не только благодаря административному ресурсу. Попросту говоря, кого-то из бюджетников, может, и не надо принуждать голосовать за «Единую Россию». Но «начальству» ведь некогда разбираться в таких тонкостях — и оно если принуждает, то без разбора. В результате различить голоса «от души» и «по разнарядке» оказывается практически невозможно.
Не только российские власти прибегают к использованию административного ресурса для манипулирования результатами выборов. Исследователи пишут, что это явление наблюдалась в странах Центральной Азии и Кавказа, а также в Восточной Европе примерно с 2000-х годов.
Исследователь Лукан Вэй объяснял широкое использование административного ресурса при авторитарном режиме тем, что там не обеспечено верховенство закона, слаба рыночная экономика и недостаточно развито гражданское общество. Вэй приводил в пример Украину, но его публикация вышла в 2004 году — с тех пор Украину перестали относить к авторитарным странам. Все указанные черты можно обнаружить в России, а также и в других странах мира (почитать об «авторитарной диффузии» можно в этом выпуске «Сигнала»).
По мнению Вэя, два фактора помогли создать среду, при которой использование административного ресурса стало возможным. Во-первых, социальная география, унаследованная от советской системы: в некоторых областях сосредоточено все сразу (капитал, рабочая сила, инфраструктура и административный потенциал), а в других, считай, ничего нет — и, стало быть, нет социальной мобильности и вообще мало рабочих мест, а значит, зависимость от государства больше. Во-вторых же, рост социального неравенства после распада СССР.
Поскольку решить проблему бедности и изменить условия социальной географии сложно, нет никакой гарантии, что административный ресурс не будет использован в будущем — даже при смене режима. И лидеры любых политических убеждений могут использовать его как инструмент манипулирования. Чтобы это предотвратить, необходимы ограничения исполнительной власти, а также политическая и экономическая децентрализация.
Учитывая, что бюджетники уже говорят полстерам, что «хотят перемен», а также имея общие представления о том, как они живут, можно предположить, что их положение в какой-то момент может перестать их устраивать. Но в нынешних российских условиях полагаться на бюджетников как на группу, которая способна изменить режим изнутри, явно не стоит. Кардинальные режимные изменения не происходят только из-за того, что какая-то часть населения становится беднее и политизированнее.
Участвовать в пассивном сопротивлении, скорее всего, будут люди, чьи средства к существованию позволяют им действовать относительно независимо от государственных институтов. В случае с Украиной это привело к «оранжевой революции». Но даже после смены режима (если это когда-то произойдет) нужно массово бороться против использования административного ресурса. Иначе добиться свободных и справедливых выборов будет сложно.
Неожиданное открытие, которое мы сделали, пока писали это письмо
Украинское издание «Суспільне» в 2019 году выпустило сериал «Бюджетники», в котором комично изобразило сотрудников бюджетных учреждений и ситуации, в которые они попадали. Его можно посмотреть на YouTube.
Постскриптум
Осенью могут пройти «референдумы» о вхождении в состав России оккупированных украинских территорий. И хотя регионы, где они состоятся, как и даты проведения «голосования», точно не известны, украинцев вовсю к нему готовят. Как это происходит в захваченном Мелитополе (Запорожская область) и как местные партизаны сопротивляются российским войскам — читайте в тексте «Медузы».
Мы послали вам «Сигнал» — теперь ваша очередь. Отправьте это письмо своим друзьям и близким. Знание — сила. Будущее — это вы.
Хотите, чтобы мы изучили и объяснили явление или понятие, которое вы сами заметили в новостях? Напишите нам: signal@meduza.io.
* Объявлены в России «иностранными агентами». Мы указываем это по требованию властей.
|
|
